Черная кошка в белой комнате
Елена Ивановна Михалкова
Расследования Макара Илюшина и Сергея Бабкина
«Маша открыла дверь своим ключом, и до нее донеслись голоса из комнаты. Макар что-то размеренно объяснял, время от времени его прерывал низкий голос Сергея.
– …потому что правилами это запрещено, – услышала она обрывок фразы перед тем, как заглянула в гостиную, где ее муж и Макар Илюшин сидели перед доской с нардами, один с напряженным выражением лица, другой с беспечным…»
Елена Михалкова
Черная кошка в белой комнате
Маша открыла дверь своим ключом, и до нее донеслись голоса из комнаты. Макар что-то размеренно объяснял, время от времени его прерывал низкий голос Сергея.
– …потому что правилами это запрещено, – услышала она обрывок фразы перед тем, как заглянула в гостиную, где ее муж и Макар Илюшин сидели перед доской с нардами, один с напряженным выражением лица, другой с беспечным.
– Машка! – Сергей вскочил, заметив жену. – Я и не услышал, как ты вошла.
– Привет! – Она чмокнула мужа в щеку, с облегчением опустилась в кресло и вытянула ноги, уставшие от туфель. – Наконец-то я дома… Макар, ты его обыграл?
– Если бы! – отозвался тот, ухмыляясь. – Пытаюсь для начала объяснить ему правила. Как вечеринка, Маш?
Она покачала головой.
– Даже не знаю, что ответить. Я боялась худшего, но все прошло неплохо. Если не считать…
Она замолчала, глядя на доску, на которой были расставлены синие и зеленые камешки, взятые из ее вазы.
– Камешки вернем, – заторопился Сергей. – Ты не договорила. Если не считать – чего?
– Загадки, – ответила Маша, отводя взгляд от камешков. – Одной простой загадки. Ерунда, конечно, но ее никто не отгадал.
– Что за загадка? – заинтересовался Илюшин. – Кто такой маленький, серенький, на слона похож?
– Нет. – Маша невольно рассмеялась. – Кстати, кто это?
– Не скажу. Сначала твоя загадка.
– Загадка такая… – медленно протянула она. – Человек зашел в пустую комнату, держа в руке толстую тетрадь. Провел там десять минут. Затем вышел, но тетради при нем уже не было. И в комнате ее не нашли. Вопрос – где была тетрадь?
Макар с Сергеем переглянулись.
– Я думал, у тебя настоящая загадка… – разочарованно протянул Сергей. – Хочешь, я тридцать тетрадей спрячу в нашей комнате, и ты ни одну не найдешь?
– Нет, ты не понял. Комната была совершенно пустой. Только стены, и еще…
– И еще рулон обоев вдоль одной стены, и старый трельяж возле другой. Даже не старый, а старинный. Но в нем ничего не было, мы его тщательно осмотрели…
Маша замялась, провела тонкими пальцами по вискам.
– Я и в самом деле не могу понять, куда можно было спрятать тетрадь в пустой комнате, – призналась она, поднимая на мужа серые глаза. – Не поверишь – думала об этом все дорогу. И не могу перестать думать до сих пор. И ведь спор-то глупый, детский…
– Значит, был спор?
– Да… Что-то вроде пари…
– Знаешь, Машка… – Сергей решительно захлопнул доску, и камешки загромыхали внутри. – Расскажи все сначала. Макар, ты не против?
– Нет, мне тоже интересно. В нарды я тебя успею обыграть.
Маша внимательно посмотрела на обоих, убедилась, что они не шутят, и сказала:
– Вечеринка была у Гроздевых. Они своеобразные люди…
Вечеринка была у Гроздевых. Их считали своеобразными людьми – конечно, исключительно из-за Алевтины Гроздевой, супруги Анатолия Ильича. Ее своеобразия хватало на двоих, и, пожалуй, даже к лучшему было, что Анатолий Ильич не претендовал на собственную оригинальность. «Моя жена вегетарианка, – любил цитировать он известный фильм, объясняя новые затеи супруги. – Это и меня в какой-то степени делает вегетарианцем. Помните, откуда это?»
Обычно никто не помнил.
Анатолий Ильич, сорокапятилетний краснолицый мужчина, массивный, как перекормленный боров, был похож на мясника. Он действительно умел и любил разделывать мясо и держал в квартире для этой цели несколько качественных дорогих ножей, к которым не допускал утонченную супругу. Впрочем, Алевтина Дмитриевна и не покушалась на ножи, равно как и на разделку мяса. Она была убежденной вегетарианкой. Анатолий же Ильич в противовес любимой цитате увлечение жены вегетарианством не только не разделял, но и всячески высмеивал и по вечерам с удовольствием демонстрировал ей собственноручно пожаренные бифштексы, из которых при надрезе вытекала розоватая жидкость. Когда он, шевеля мясистыми ноздрями, водил лицом над тарелкой, изображая экстаз, Алевтина презрительно морщилась и выходила в другую комнату. Анатолий Ильич, оставшись один, не торопясь съедал бифштекс, смакуя каждый кусочек, и не отказывал себе в удовольствии сытно рыгнуть, проходя мимо супруги. И, разумеется, извиниться с самым покаянным видом.
Роль страдалицы, вынужденной терпеть плебейские повадки супруга, Алевтина Дмитриевна играла безупречно. Номер с выходом «под бифштексы» Анатолий Ильич исполнял три раза в неделю, и три раза в неделю неподдельное искреннее удивление, сменяющееся брезгливостью, отражалось на лице его жены. А затем, когда супруг дефилировал мимо, демонстрируя всеми доступными способами удовлетворение от ужина, она утомленно прикрывала глаза на три секунды, и случись в эти три секунды рядом благодарный зритель, он оценил бы и страдальчески сведенные брови, и презрительно изогнутую нижнюю губу, и небрежный жест рукой: «Пшел вон, мужик».
Подруги деликатно сочувствовали Алевтине Дмитриевне. Но только вполголоса и только изредка, когда она сама поощряла намеком их сочувствие. Все знали, что Анатолий Ильич, бывший, как ни странно, вовсе не мясником, а партнером юридического агентства «Гроздев и Калугин», обеспечивает супругу и ее родителей, а также Алевтининого младшего брата с женой, живущих в другом городе. За это, полагали подруги, Анатолию можно простить и плебейство, и отказ исповедовать вегетарианство, и его грубоватые насмешки над супругой. К чести Алевтины стоит сказать, что она придерживалась такой же точки зрения.
Сама Алевтина Дмитриевна была женщиной утонченной. Ей нравилось, когда о ней так говорили, и для полного соответствия этому образу она постоянно сидела на диетах, добиваясь аристократической худобы. Собственно, причиной ее вегетарианства была исключительно забота о фигуре, и Анатолий Ильич, к ее большому огорчению, об этом догадывался: хотя Алевтина не оставляла попыток убедить его, что лишь переживание за животных заставляет ее отказываться от котлет, мясных супов и отбивных.
Выйдя замуж за Гроздева десять лет назад, она оставила нелюбимую работу и занялась тем, к чему у нее действительно лежала душа, – получением удовольствия от жизни. Занятие это, кажущееся на первый взгляд легким, на практике осваивают далеко не все. Но у Алевтины обнаружились способности. Она с удовольствием обустраивала квартиру, с удовольствием ухаживала за собой, с не меньшим удовольствием посещала театры, концерты и выставки и в целом вела ничем не отягощенную жизнь обеспеченной дамы, считающей себя интеллектуалкой.
Дом был обустроен с учетом ее требований, которые Анатолий называл капризами, а сама Алевтина – необходимыми условиями для комфортной жизни. Именно из-за них ее считали оригиналкой. Алевтина терпеть не могла
Страница 2 из 2
технику в любом виде, начиная от микроволновых печей и заканчивая компьютерами, и настаивала на том, чтобы их не было в квартире. Машину ей приходилось терпеть как меньшее из зол, и со временем она даже научилась сносно ее водить. Но огромный плазменный телевизор, уродовавший гостиную, был спрятан за вращающейся панелью, стоившей едва ли не больше, чем сам телевизор.
– Все, что работает на электричестве, оказывает отрицательное воздействие на мозг, – объясняла Алевтина любопытствующим. – Я на себе неоднократно убеждалась. Почитайте рассказ Стивена Кинга «Баллада о гибкой пуле», он очень верно об этом написал.
Алевтина Дмитриевна не любила прогресс и не раз говорила, как хорошо было жить в восемнадцатом веке, когда не существовало современного технического безумия вокруг. В этом она не была бы оригинальной, если бы не следовала в жизни некоторым правилам: никогда не летала на самолетах, предпочитая поезд либо морское путешествие, упорно избегала современных материалов, в том числе в одежде, и даже писала не шариковой ручкой, а перьевой. Служить культу утонченного эстетизма рядом с мужем, который чавкал над бифштексами, было непросто, но Алевтина Дмитриевна держалась.
– Алька – чудачка, – говорила о ней Марина, одна из двух близких ее подруг. – Но она всегда такая была. И ведь идут же ей ее чудачества!
В этом Марина была права. Алевтине – высокой, гибкой, надменно-томной – шли ее чудачества. Возможно, именно привлеченный сочетанием старинной романтичности и хватки, и женился на ней в свое время Анатолий Ильич. Он ценил в жене то, что она не играла в декаданс, а искренне старалась жить им, и, грубовато подсмеиваясь над ней, в то же время соглашался прятать ноутбук в ящик, обитый специальным материалом, экранировавшим неведомо какое излучение.
Вечеринка, на которую пригласили Машу, была посвящена двум поводам сразу – переезду Гроздевых в новую квартиру и дню рождения Алевтины. Первое для Гроздевой было куда важнее второго, потому что квартиру она подыскивала долго и тщательно. Обязательным условием был парк неподалеку – по утрам она любила гулять, во время прогулки сочиняя стихи.
Результатом ее поисков стала пятикомнатная квартира в новостройке возле одного из больших московских парков. Новостройки Алевтина тоже не любила, но расположение дома было таким удачным, что она смирилась. Квартиру не успели толком обставить, и одна из комнат стояла совершенно пустой, но решением Анатолия Ильича вечеринку не стали переносить.
– Пока ты, дорогая, обставляешь спальню, пройдет еще полгода, – прямо сказал он супруге. – Так что созывай, кого хочешь, но сейчас. Подходящего стола на кухню нет? А мы на чем едим? Что значит старый, неподходящий? Закрой скатеркой, будет подходящий.
Алевтина закатила глаза, но спорить с мужем не стала.
Вот потому новоселье у Гроздевых отмечали в полупустой квартире, а горшки с цветами, подаренные Алевтине (срезанные цветы она не любила, считала мертвыми), ставили на все свободные поверхности. В столовой Маша пару раз задела конусовидную темно-зеленую башенку, похожую на можжевельник, и переставила ее на полку в коридоре, поборов в себе желание встать рядом и превратиться в какой-нибудь кактус, чтобы никто ее не замечал и не трогал.
С Алевтиной ее познакомила общая приятельница, и Гроздева, узнав, что Маша пишет стихи, тут же пригласила ее на новоселье. Маша не обольщалась по поводу того, что приглашение вызвано личной симпатией. Алевтина Дмитриевна хотела разбавить прозаичных гостей, большинство из которых были коллеги Анатолия Ильича, творческим человеком. «Вы же поэт, – улыбаясь, сказала она Маше. – Мне будет очень интересно поговорить с вами о поэзии, поверьте».
Маша не собиралась разговаривать с Алевтиной о поэзии, потому что терпеть не могла подобные разговоры. И сама она не считала себя поэтом. Маша писала исключительно стихи для детей, никогда не покушаясь на «взрослую» поэзию, но Алевтина не сочла нужным принять это во внимание. Пишет стихи? Пишет. Значит, поэт!
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/elena-mihalkova/chernaya-koshka-v-beloy-komnate/?lfrom=279785000) на ЛитРес.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Здесь представлен ознакомительный фрагмент книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста (ограничение правообладателя). Если книга вам понравилась, полный текст можно получить на сайте нашего партнера.
Я знаю, что вы мне не поверите, да и безумно было бы ожидать веры в такой случай, который вы не можете проверить свидетельством собственных чувств. Я не сумасшедший и не в бреду. Но завтра я должен умереть, и сегодня хотел бы облегчить свою душу. Мне хотелось бы изложить ясно, последовательно, но без комментариев, ряд обыкновенных домашних событий. Своими последствиями эти события поразили, измучили и погубили меня. Я не стану пытаться объяснить их. Мне они казались ужасными, многим они покажутся только непоследовательными. Впоследствии, может быть, найдется человек, который сделает из меня общее место; человек с головой, более спокойной и логичной и не такой возбужденной, как моя, найдет, что обстоятельства, о которых я рассказываю с ужасом, не больше, как естественный исход очень обыкновенной причины.
Я славился с детства кротостью характера и гуманностью. Замечательно нежное сердце мое делало из меня посмешище товарищей. Я совсем сходил с ума над животными, и родители позволили мне их держать. Почти все время я проводил с ними, и бывал вполне счастлив только тогда, когда кормил и ласкал их. Эта особенность моего характера с годами усиливалась, и когда я стал взрослым, она стала для меня главным источником удовольствия. Мне нечего объяснять удовольствие привязанности тем, кто когда-нибудь имел у себя верную и умную собаку. В бескорыстной любви животного, в его самопожертвовании есть что-то такое, что проникает прямо в душу человека, имевшего не раз случай проверить непрочную дружбу и верность естественного человека.
Я рано женился и, к счастью, нашел в жене одинаковые с моими склонностями. Зная мою любовь к домашним животным, она не пропускала случая доставлять мне лучшие экземпляры. У нас были птицы, золотая рыбка, отличная собака, кролики, маленькая обезьяна и кошка.
Кошка отличалась замечательным ростом и красотой, была совершенно черного цвета и необыкновенно смышленая. Говоря о ее смышлености, жена моя, не совсем чуждая предрассудков, ссылалась часто на старинное поверье, что все черные кошки - оборотни. Нельзя сказать, чтобы жена говорила это всегда серьезно, и я упоминаю о ее словах только потому, что они пришли мне теперь в голову.
Плутон - так звали кошку - был моим любимым товарищем; я сам кормил его и он ходил за мною повсюду, куда бы я ни шел.
Таким образом, дружба наша длилась несколько лет, в продолжение которых мой характер, под влиянием невоздержности, - в чем я со стыдом признаюсь, - совершенно изменился в дурную сторону. Я стал грубо обходиться с женой и дошел даже до личного насилия. Мои бедные любимцы, конечно, терпели еще больше. К Плутону я сохранил немного привязанности, но с остальными - с кроликами, обезьяной и даже собакой - я обращался жестоко даже тогда, когда они с лаской бежали ко мне навстречу. Но моя несчастная слабость все более и более овладевала мною. Какое бедствие может сравниться со страстью к вину! Наконец, даже и Плутон, теперь старый и слабый, стал испытывать на себе перемену моего характера.
Раз ночью я возвратился домой сильно пьяным и, вообразив, что Плутон избегает меня, я схватил его; Плутон, испуганный моим насилием, легко укусил меня в руку. Меня вдруг обуяла дьявольская ярость; я не помнил себя; архидьявольская злоба, разжигаемая джином, проникла все мое существо. Я достал из жилетного кармана перочинный ножик, открыл его, ухватил кошку за шиворот и выколол ей глаз. Я краснею, я сгораю от стыда, я с содроганием пишу об этой проклятой жестокости!
Когда, с наступлением утра, возвратилось мое благоразумие, когда пары ночного кутежа рассеялись, я почувствовал и ужас, и раскаяние. Но чувство это было слабо и мимолетно. Я снова предался неумеренности и вскоре потопил в вине воспоминание о моем проступке.
Между тем кошка поправлялась медленно. Хотя глазная впадина была ужасна на вид, но Плутон, казалось, уж более не страдал. Он ходил, по обыкновению, по всему дому, и, как и следовало ожидать, с неописанным ужасом бежал при моем приближении. Во мне еще оставалось настолько чувства, что сначала я был огорчен очевидной антипатией существа, некогда меня так любившего. Но это чувство сменилось вскоре раздражением. И тогда, как бы для моего окончательного и безвозвратного падения, явился во мне дух злобы. Философия не обращает внимания на это чувство, а между тем, - и я знаю это, может быть, лучше всех, - злоба есть главный двигатель сердца человеческого, одно из первых невидимых чувств, дающих направление характеру. Кто сотни раз не совершал глупых или дурных поступков единственно только потому, что не следовало их совершать! Разве в нас нет постоянного стремления, несмотря на здравый смысл, нарушать закон только потому, что мы понимаем, что это закон? Дух злобы, говорю я, довершил мое окончательное падение. Это страстное, неуловимое желание души мучить самого себя, насиловать свой собственный темперамент, делать зло только из любви ко злу, побудило меня продолжать, и, наконец, довершить мучения, наносимые мною беззащитному животному. Раз утром я совершенно хладнокровно надел петлю на шею кошки и повесил ее на сучок дерева. Я повесил кошку со слезами на глазах, с горьким раскаянием в сердце; я повесил ее потому, что знал, что она любила меня, и потому, что я чувствовал, что она не была передо мною виновата; я повесил ее потому, что знал, что, делая это, я совершаю преступление - преступление настолько страшное, что оно ставит мою бессмертную душу, если только это возможно, вне бесконечной милости всепрощающего и карающего Судьи.
В ночь того дня, когда был совершен мною жестокий поступок, меня пробудили крики: Пожар! Занавески моей постели уже пылали. Весь дом был в огне. Мы с женой и служанкой с большим трудом спаслись от пожара. Разрушение было полное. Все состояние мое погибло. С этой поры я предался отчаянию.
Я вовсе не пытаюсь найти мистическую связь между моею жестокостью и постигшим меня несчастием. Но я отдаю отчет в целой цепи фактов и не хочу пренебрегать ни одним из них. На другой день после пожара я пошел осматривать пепелище. Все стены, за исключением одной, обрушились; и это единственное исключение оказалось внутренней стеной, довольно тонкой, идущей поперек дома и к которой прислонялось изголовье моей кровати. Каменная работа почти совершенно устояла против действия огня, что я приписываю тому, что стена была недавно отделана заново. Около стены собралась толпа, и несколько человек внимательно на нее смотрели. Любопытство мое подстрекнули слова: "странно!.. удивительно!.." Я подошел и увидел на белой поверхности стены что-то вроде барельефа, изображающего гигантскую кошку. Изображение было передано замечательно верно. Вокруг шеи виднелась веревка.
Мне показалось, что это видение, и мной овладел ужас. Но, наконец, явился ко мне на помощь рассудок. Я припомнил, что кошка была повешена в саду, примыкавшем к дому. При криках о помощи наш сад тотчас же наполнился народом, и кошку, вероятно, кто-нибудь снял с дерева и бросил ко мне в комнату, в отворенное окно, чтобы разбудить меня. При падении стен одна из них придавила жертву моей жестокости к свежей штукатурке, и известь, соединившаяся с аммиаком трупа, произвела фигуру.
Но я быстро успокоил только свой ум, но не совесть, и это явление произвело глубокое впечатление на мое воображение. В течение нескольких месяцев я не мог избавиться от призрака кошки, и в моей душе появилось что-то похожее на раскаяние. Я оплакивал потерю животного, и в позорных притонах, которые я теперь посещал обыкновенно, стал отыскивать другого любимца той же породы и видом похожего на Плутона, чтобы заменить его.
Раз вечером, в одном более чем позорном притоне, внимание мое было привлечено каким-то черным предметом, сидящим на верху одной из громаднейших бочек джина или рому, составлявших главное убранство комнаты. Несколько минут я пристально смотрел наверх бочки и удивлялся больше всего тому, что раньше не замечал этого предмета. Я подошел и потрогал его рукой. То была черная кошка, очень большая черная кошка, точно такая же большая, как Плутон, но только с тою разницею, что у Плутона на всем теле не было ни единого белого пятнышка, у этой же большое белое пятно, неправильной формы, занимало почти всю грудь.
Марина Серова
Черная кошка
Марина Серова. Черная кошка. М.: Эксмо, 2009. ISBN 978-5-699-3306
Надо же было частному детективу Татьяне Ивановой так подставиться - гоняться за главным подозреваемым, чтобы в итоге оказаться арестованной за его же убийство! К Ивановой обратился полковник МВД Кирьянов по просьбе своего друга. От знаменитой сыщицы требовалось найти девочку, чьи родители умерли. Отец оставил дочке наследство, на которое, казалось бы, никто не претендует. Но свято место пусто не бывает, обнаружились и другие соискатели. Похитили сироту, а теперь всерьез занялись Татьяной...
– Да вы только посмотрите, какие они хорошенькие!
– Да зачем они мне?
–...какие пушистенькие...
– Да куда я их?
– ...даже посмотреть – одно удовольствие!
– Да мне и ухаживать за ними будет некогда...
Так, без особого успеха, пыталась я отбиться от своих очередных клиентов, для которых только что закончила расследование и которые упорно настаивали, чтобы в дополнение к гонорару я непременно взяла в подарок котеночка.
Эти люди занимались, в виде хобби, разведением персидских кошек и очень расхваливали мне очередной приплод, постоянно употребляя при этом слово «экстремалы». По-видимому, это должно было означать, что получившиеся котята очень чистой породы, но у меня всякий раз так и чесался язык сказать, что в моей профессии экстрима мне хватает и без котят. Но я сдерживала свое желание, чтобы не обидеть людей, которые от чистого сердца предлагали лучшее, что у них есть.
Котята действительно были очень симпатичные и до невозможности пушистые, но я твердо помнила, что при моем образе жизни, если я захочу завести домашнее животное, мне обязательно придется нанимать специального человека, который бы ухаживал за ним. Просто для того хотя бы, чтобы несчастное животное не померло голодной смертью в то время, как я целыми сутками буду гоняться за очередным негодяем. Поэтому, как можно более вежливо и тактично разъяснив, что при всем желании не могу принять такой дорогой подарок, я наконец оказалась на улице.
Стоял чудесный июньский день. Дело оказалось не слишком сложным, я не чувствовала особой усталости, и, по-видимому, этот фактор в сочетании с хорошей погодой и только что полученным гонораром пробудил во мне давно забытое детское желание погулять. Просто побродить по улицам, ни о чем не думая и наслаждаясь свежим воздухом.
Но тут мне пришла мысль, что, если я в полном одиночестве буду без всякой определенной цели слоняться по улицам, окружающие могут неправильно меня понять. Поэтому я решила погулять несколько иначе.
«Проедусь до центра, – подумала я, – а там устроюсь за столиком какого-нибудь уличного кафе, закажу себе кофе и буду курить и глазеть на прохожих, как в добрые студенческие времена, когда мы сбегали с лекций».
Сказано – сделано. Минут через двадцать я уже шла по одной из центральных улиц нашего города и высматривала для себя подходящее местечко среди многочисленных летних кафе, которые по случаю теплого времени года размножились как грибы после дождя.
Вдруг я заметила нечто такое, что заставило меня на минуту остановиться. В середине недели, в самый разгар рабочего дня за столиком одного из кафе сидел не кто иной, как мой старый друг Владимир Сергеевич Кирьянов, подполковник милиции и чрезвычайно занятой, а главное, дисциплинированный человек.
Пока я раздумывала над тем, какие же такие из ряда вон выходящие обстоятельства заставили Кирю в рабочее время покинуть свой кабинет и стоит ли мне сейчас обнаруживать свое присутствие и здороваться с ним, он сам меня заметил и замахал рукой, чтобы я подошла.
– Татьяна! Вот кстати! Присаживайся, разговор есть.
За столиком, кроме Кирьянова, сидел еще один человек. Это был мужчина средних лет и довольно плотного телосложения, с очень озабоченным выражением лица. Повнимательнее приглядевшись, я заметила то же самое выражение крайней озабоченности и на лице у Кири.
– Вот, познакомься, пожалуйста, Николай Петрович Семенов, мой старый друг и вообще хороший парень. Коля, это Татьяна. Я не успел рассказать тебе... Ну, в общем, тоже можно сказать, – старая подруга...
– Старая?
– Ну, не так буквально... в смысле – давняя, – невнимательно оправдывался Киря, мысли которого, совершенно очевидно, были заняты чем-то другим.
Я поняла, что собеседники заняты какой-то действительно серьезной проблемой и им сейчас не до шуток.
– ...да... подруга... – продолжал Киря. – Подруга, можно сказать, боевая. Не один пуд соли вместе довелось... съесть... да-а... Работала одно время у нас, сейчас трудится самостоятельно. Думаю, это как раз то, что тебе нужно.
– Минуточку, – решила я вмешаться в эту ностальгическую речь. – Может быть, и меня кто-нибудь посвятит в суть дела? Возможно, и даже очень вероятно, что я – именно то, что кому-то нужно, но, думаю, не помешает поинтересоваться и тем, что нужно мне.
– Извини, Таня, мы тут все о своем... Конечно, Коля сейчас объяснит тебе. Но сначала скажи, как у тебя со временем? Расследуешь сейчас что-нибудь?
– Только что закончила дело.
– Вот как? Ну что ж, это очень хорошо.
– Полагаешь?
Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что «старый друг и хороший парень» Коля обратился к Кирьянову с какой-то своей проблемой, которую тот по каким-то пока неизвестным мне причинам считает более удобным перепоручить мне. Именно поэтому он поинтересовался, нет ли у меня сейчас какого-нибудь дела. И именно поэтому его, конечно же, совершенно не интересует, что, только что закончив расследование, я хотела бы немного отдохнуть.
– Конечно, хорошо, – подтвердил мои догадки Киря. – Ведь если ты сейчас свободна, то, значит, сможешь нам помочь.
Разубеждать его было бесполезно.
– И чем же? – без особого энтузиазма поинтересовалась я.
– Видишь ли, тут такое дело... Коля... ему нужно найти одного человека... девочку. Но проблема в том, что эта девочка ему... ну, как бы это сказать... в общем, никто. То есть принимать от него официальное заявление о розыске мне даже не имеет смысла. Потому что, сама понимаешь, – на каком основании? И что хуже всего, родственников, которые могли бы такое заявление представить в официальном порядке, у этой девочки нет. В общем, она сирота. Ну вот. А найти ее нужно обязательно. Потому что последствия могут быть... самыми печальными. Поэтому, на мой взгляд, наиболее эффективным здесь будет действие по неофициальным каналам, и ты, как частный детектив, сама понимаешь... оптимальный вариант. Я, разумеется, чем смогу, всегда помогу тебе – конечно, если ты возьмешься. – Киря вопросительно посмотрел на меня.
Марина Серова
Черная кошка
Марина Серова. Черная кошка. М.: Эксмо, 2009. ISBN 978-5-699-3306
Надо же было частному детективу Татьяне Ивановой так подставиться - гоняться за главным подозреваемым, чтобы в итоге оказаться арестованной за его же убийство! К Ивановой обратился полковник МВД Кирьянов по просьбе своего друга. От знаменитой сыщицы требовалось найти девочку, чьи родители умерли. Отец оставил дочке наследство, на которое, казалось бы, никто не претендует. Но свято место пусто не бывает, обнаружились и другие соискатели. Похитили сироту, а теперь всерьез занялись Татьяной...
– Да вы только посмотрите, какие они хорошенькие!
– Да зачем они мне?
–...какие пушистенькие...
– Да куда я их?
– ...даже посмотреть – одно удовольствие!
– Да мне и ухаживать за ними будет некогда...
Так, без особого успеха, пыталась я отбиться от своих очередных клиентов, для которых только что закончила расследование и которые упорно настаивали, чтобы в дополнение к гонорару я непременно взяла в подарок котеночка.
Эти люди занимались, в виде хобби, разведением персидских кошек и очень расхваливали мне очередной приплод, постоянно употребляя при этом слово «экстремалы». По-видимому, это должно было означать, что получившиеся котята очень чистой породы, но у меня всякий раз так и чесался язык сказать, что в моей профессии экстрима мне хватает и без котят. Но я сдерживала свое желание, чтобы не обидеть людей, которые от чистого сердца предлагали лучшее, что у них есть.
Котята действительно были очень симпатичные и до невозможности пушистые, но я твердо помнила, что при моем образе жизни, если я захочу завести домашнее животное, мне обязательно придется нанимать специального человека, который бы ухаживал за ним. Просто для того хотя бы, чтобы несчастное животное не померло голодной смертью в то время, как я целыми сутками буду гоняться за очередным негодяем. Поэтому, как можно более вежливо и тактично разъяснив, что при всем желании не могу принять такой дорогой подарок, я наконец оказалась на улице.
Стоял чудесный июньский день. Дело оказалось не слишком сложным, я не чувствовала особой усталости, и, по-видимому, этот фактор в сочетании с хорошей погодой и только что полученным гонораром пробудил во мне давно забытое детское желание погулять. Просто побродить по улицам, ни о чем не думая и наслаждаясь свежим воздухом.
Но тут мне пришла мысль, что, если я в полном одиночестве буду без всякой определенной цели слоняться по улицам, окружающие могут неправильно меня понять. Поэтому я решила погулять несколько иначе.
«Проедусь до центра, – подумала я, – а там устроюсь за столиком какого-нибудь уличного кафе, закажу себе кофе и буду курить и глазеть на прохожих, как в добрые студенческие времена, когда мы сбегали с лекций».
Сказано – сделано. Минут через двадцать я уже шла по одной из центральных улиц нашего города и высматривала для себя подходящее местечко среди многочисленных летних кафе, которые по случаю теплого времени года размножились как грибы после дождя.
Вдруг я заметила нечто такое, что заставило меня на минуту остановиться. В середине недели, в самый разгар рабочего дня за столиком одного из кафе сидел не кто иной, как мой старый друг Владимир Сергеевич Кирьянов, подполковник милиции и чрезвычайно занятой, а главное, дисциплинированный человек.
Пока я раздумывала над тем, какие же такие из ряда вон выходящие обстоятельства заставили Кирю в рабочее время покинуть свой кабинет и стоит ли мне сейчас обнаруживать свое присутствие и здороваться с ним, он сам меня заметил и замахал рукой, чтобы я подошла.
– Татьяна! Вот кстати! Присаживайся, разговор есть.
За столиком, кроме Кирьянова, сидел еще один человек. Это был мужчина средних лет и довольно плотного телосложения, с очень озабоченным выражением лица. Повнимательнее приглядевшись, я заметила то же самое выражение крайней озабоченности и на лице у Кири.
– Вот, познакомься, пожалуйста, Николай Петрович Семенов, мой старый друг и вообще хороший парень. Коля, это Татьяна. Я не успел рассказать тебе... Ну, в общем, тоже можно сказать, – старая подруга...
– Старая?
– Ну, не так буквально... в смысле – давняя, – невнимательно оправдывался Киря, мысли которого, совершенно очевидно, были заняты чем-то другим.
Я поняла, что собеседники заняты какой-то действительно серьезной проблемой и им сейчас не до шуток.
– ...да... подруга... – продолжал Киря. – Подруга, можно сказать, боевая. Не один пуд соли вместе довелось... съесть... да-а... Работала одно время у нас, сейчас трудится самостоятельно. Думаю, это как раз то, что тебе нужно.
– Минуточку, – решила я вмешаться в эту ностальгическую речь. – Может быть, и меня кто-нибудь посвятит в суть дела? Возможно, и даже очень вероятно, что я – именно то, что кому-то нужно, но, думаю, не помешает поинтересоваться и тем, что нужно мне.
– Извини, Таня, мы тут все о своем... Конечно, Коля сейчас объяснит тебе. Но сначала скажи, как у тебя со временем? Расследуешь сейчас что-нибудь?
– Только что закончила дело.
– Вот как? Ну что ж, это очень хорошо.
– Полагаешь?
Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что «старый друг и хороший парень» Коля обратился к Кирьянову с какой-то своей проблемой, которую тот по каким-то пока неизвестным мне причинам считает более удобным перепоручить мне. Именно поэтому он поинтересовался, нет ли у меня сейчас какого-нибудь дела. И именно поэтому его, конечно же, совершенно не интересует, что, только что закончив расследование, я хотела бы немного отдохнуть.
– Конечно, хорошо, – подтвердил мои догадки Киря. – Ведь если ты сейчас свободна, то, значит, сможешь нам помочь.
Разубеждать его было бесполезно.
– И чем же? – без особого энтузиазма поинтересовалась я.
– Видишь ли, тут такое дело... Коля... ему нужно найти одного человека... девочку. Но проблема в том, что эта девочка ему... ну, как бы это сказать... в общем, никто. То есть принимать от него официальное заявление о розыске мне даже не имеет смысла. Потому что, сама понимаешь, – на каком основании? И что хуже всего, родственников, которые могли бы такое заявление представить в официальном порядке, у этой девочки нет. В общем, она сирота. Ну вот. А найти ее нужно обязательно. Потому что последствия могут быть... самыми печальными. Поэтому, на мой взгляд, наиболее эффективным здесь будет действие по неофициальным каналам, и ты, как частный детектив, сама понимаешь... оптимальный вариант. Я, разумеется, чем смогу, всегда помогу тебе – конечно, если ты возьмешься. – Киря вопросительно посмотрел на меня.
Эдгар По гений в описаниях. Я не хочу сказать о том, что рассказ красив или показывает нечто "хорошее". Вовсе нет. Он отвратителен, ужасен, страшен, но тем и привлекает, заманивает, по-настоящему пугает. Мастерство писателя - описать то, что он видит, даже если это мерзко, даже если это вызывает тошноту. Рассказы ужаса должны быть ужасными. Задача писателя - передать своим рассказом чувства. И Эдгар По с этой задачей справился на отлично. Рассказы, заставляющие дрожать, после которых бледнеешь и ноги становятся ватными. Разве можно назвать их плохими? Вовсе нет! Быть может чувства, передаваемые рассказом, плохи, но вовсе не сам рассказ и не писатель. Писатель - не Бог своей истории и он не должен лгать лишь потому, что кому-то не нравится то, что он видит. Не нравится - не читайте. Но, быть может, вам и не нравится как раз потому, что переданные ужасным рассказом чувства, находят отражение в вас самих? А ничто, не привлекательное нам, не интересное нашему сердцу, в душе нашей сыскать отклика не может.Что касается самого рассказа, мне он понравился. Ярко передано безумие главного героя. Его любовь к животным была нежной, но только на расстоянии. Как только он понял, что любви этот получает более, чем в достатке, когда она стала для него чем-то настолько близким, настолько важным, что, наконец, достигла всех глубин его души... а на глубине, куда не проникает свет, беззаботно и незаметно прячутся разные твари... как раз одна из таких тварей и вырвалась наружу через его всеобъемлющую любовь. В каждом есть своя тёмная сторона, своё безумие, своя любовь к безнаказанности и жестокости. Каждому хочется иногда кричать, ломать, наносить боль себе и окружающим, только чтобы чувствовать себя живым. Боль неотъемлемая часть жизни, связанная практически со всеми действительно важными чувствами. И она же становится наиболее яркой в мгновение ока, стоит лишь притупиться остальным чувствам. Но обычно в выборе "себе причинить боль или тому, о ком не узнают", человек выбирает второе по вполне ясным причинам. Вот и главный герой поступил так же.
Он был безумен с самого начала. С самого начала звериного в нём было больше: был не привязчив и безразличен к людям, был слишком тих, просчётлив (словно хищник, готовящийся к прыжку). Он совершил одну единственную ошибку - сказал именно о стенах (ну кто бы сомневался, ведь что ещё могло крутиться в его голове после такой длительной и изнурительной работе по запечатыванию тела в стене). И образ кота, вернувшегося ради мести. Своеобразное преступление и наказание.
Но всё же в рассказе есть недочёты и довольно-таки заметные. По тому как раскрыты образы (без лишних объяснений и, что более важно, подсказок, через которые можно было бы тянуть логические цепочки) заключу, что целью рассказа было именно "напугать". Образы показаны слишком кратко, практически не заполнены чувствами, не важными для сюжета. С одной стороны - ничего лишнего, с другой - слишком мало чувств, и слишком много жажды зла, и слишком поверхностно показано это зло (снова же мало чувств, ведь именно они ключ к пониманию всех таинств). Рассказу не достаёт глубины. Поверхностно ужас показан очень даже... но вот глубину создают именно живые чувства, а их здесь не достаёт. Это очень большой минус. Но он свойственен большинству коротких рассказов настолько, что это практически стало особенностью жанра.